Во вторник Вадима уволили. Это было сделано с изяществом гильотины: быстро, холодно и под «спасибо за сотрудничество».

Вадим вышел на улицу. Ноябрь бил по лицу мокрой тряпкой. В кармане вибрировал телефон - жена просила купить горошек и майонез. Вадим посмотрел на экран. Ему тридцать восемь, у него ипотека на бетонную коробку в человейнике и выходное пособие, которого хватит ровно на то, чтобы спиться интеллигентно, то есть коньяком, а не водкой.

- Конец, - сказал Вадим луже. Лужа дрогнула от ветра.

Он не пошел в метро. Он пошел пешком, назло вселенной. В переулке, где пахло кошачьей безнадежностью, он поскользнулся на чьем-то плевке (метафорично, но на самом деле на наледи) и рухнул. Хруст в лодыжке прозвучал как выстрел стартового пистолета.

Травмпункт. Очередь из побитых жизнью гладиаторов. Вадим сидел с задранной штаниной и ненавидел мир.

- Перелом, - буднично сказал врач, глядя в снимок, как в меню бизнес-ланча. - Гипс на месяц.

Вадим вернулся домой на такси. Жена, увидев гипс, забыла про горошек. Она плакала. Вадим лежал на диване, смотрел в потолок и думал, что дно пробито. Он безработный, он калека, он балласт.

Через два дня ему позвонил бывший коллега.

- Слышал?

- Что?

- Офис накрыли. ОБЭП. Вынесли всё, включая кофемашину. Генерального закрыли, главбух в бегах. Всех, кто был в штате на момент вторника, таскают на допросы как соучастников. Ты когда ушел?

- В обед.

- Везучий сукин сын. Тебя в списках уже не было.

Вадим положил трубку. Сердце бухало в гипс.

Жена принесла чай.

- Какой ужас, - сказала она про перелом.

- Это не ужас, - прошептал Вадим, чувствуя, как по спине бегут мурашки. - Это алиби.

Он сидел дома месяц. Нога ныла. Он начал учить испанский от скуки. Просто так, назло. «La cuenta, por favor».

Гипс сняли. Вадим вышел на улицу. Солнце. Свобода. Он чувствовал себя избранным. Нео из Матрицы, увернувшийся от пуль.

Он зашел в кофейню. Бариста улыбнулась. Вадим улыбнулся в ответ своим новым, победительным оскалом.

- Uno café, - пошутил он.

За соседним столиком поднял голову мужчина.

- Hablas español?

Оказалось, мужчине нужен был помощник для проекта в Валенсии. Срочно. Вчера. А переводчик заболел.

Вадим знал три фразы. Но мужчине нужна была не грамматика, а человек, который не кинет. А Вадим выглядел как человек, которого поцеловал Бог.

Через неделю он был в Испании.

Тепло. Море. Зарплата в евро. Жена собирала чемоданы, чтобы прилететь к нему.

Вадим стоял на террасе, пил риоху и смотрел на закат.

- Вот оно, - сказал он. - Счастье. Абсолютное, чистое, дистиллированное. Спасибо перелому. Спасибо увольнению. Я король мира.

В тот же вечер он пошел купаться. Ночной пляж. Романтика.

Он наступил на морского ежа.

Игла вошла глубоко. Началось воспаление. Страховка еще не была оформлена.

Его положили в местную клинику. Счет за лечение сожрал все подъемные.

Пока он валялся с температурой, проект закрыли. Инвестор передумал. Мужик из кофейни исчез, не заплатив.

Вадима выписали. Денег нет. Билета нет. Виза заканчивается.

Он сидел на бордюре в чужой красивой стране. Мимо проходили загорелые люди.

- Тварь, - сказал Вадим небу. - За что? Ты дало мне конфету, а внутри было лезвие.

Он позвонил жене.

- Не приезжай. Всё рухнуло.

- Вадим… - голос жены дрожал. - Я не приеду. Я встретила другого. Пока ты там играл в испанца. Он стоматолог. У него стабильность. Прости.

Вадим остался один. В Валенсии. Без денег, без жены, с больной ногой.

Он пошел в порт. Смотреть на корабли и думать о том, как проще утопиться.

Там грузили ящики с апельсинами. Грузчик, потный марокканец, уронил ящик. Апельсины покатились по бетону.

Вадим, машинально, пнул один обратно. Ловко. Левой, здоровой ногой.

- Эй! - крикнул бригадир. - Крепкие ноги. Работа нужна?

Вадим посмотрел на свои руки. Руки менеджера среднего звена. Руки, которые держали только мышку и бокал.

- Si, - сказал он.

Он таскал ящики три месяца. Он похудел на десять килограммов. Он загорел до черноты. Мышцы стали как канаты. В голове, где раньше роились дедлайны и KPI, звенела звенящая пустота.

Он спал как убитый. Он ел хлеб с оливковым маслом, и это было вкуснее фуа-гра.

Однажды вечером он сидел у воды. К нему подошла туристка. Русская. Потерянная.

- Извините, вы не знаете, где улица Колумба?

Вадим посмотрел на нее. Она была в дорогом платье, с дорогим телефоном и с глазами побитой собаки. Той самой собаки, которой он был полгода назад.

- Знаю, - сказал он. - Но вам туда не надо.

- Почему?

- Потому что вы ищете там счастье. А там только магазины.

Она села рядом. Они проговорили до рассвета. Она оказалась владелицей сети клиник. Той самой, куда ушел его стоматолог.

- Ты странный, - сказала она утром. - Ты грузчик, но говоришь как директор.

- Я был директором, - усмехнулся Вадим, подкидывая апельсин. - А теперь я просто живу.

Она увезла его обратно. Не как мужа. Как партнера. Они открыли маленький бизнес. Никаких офисов. Ферма. Козы. Сыр.

Прошел год.

Вадим стоял в резиновых сапогах посреди навоза. Воняло страшно. Коза Машка жевала его рукав.

Счет в банке был заблокирован из-за ошибки налоговой. Крыша сарая протекла.

Вадим вытер пот со лба.

Старый Вадим уже бился бы в истерике. Старый Вадим уже строил бы графики «Как мы выберемся из этой жопы» или «Почему мы умрем в нищете».

Вадим посмотрел на дыру в крыше. Через нее было видно небо. Серое, тяжелое, предгрозовое.

Зазвонил телефон. Налоговая? Или, может, заказчик на партию сыра? Или бывшая жена хочет вернуться?

Вадим не знал.

Он стоял по щиколотку в дерьме, чувствовал запах грозы и козьего молока.

В кармане лежала монета. Орел или решка? Хорошо или плохо?

Он достал монету и, размахнувшись, зашвырнул её далеко в кусты.

- Похеру, - сказал Вадим.

И пошел доить козу.